— Заходи в дом, дружище, рад тебя видеть!
— Не, — помотал головой Блуд, — давай здесь на воздухе.
Сели на недавно насыпанную завалинку. Колот с наслаждением вытянул ноги и прислонился спиной к шершавой бревенчатой стене. Предложил:
— Сказывай, какие вести? Как служба?
— Служу — не тужу, — отозвался Блуд. — Мотаюсь часто из Вышгорода в Киев да обратно. Вятшие, вишь, не торопятся переезжать в Киев, да княгиня сама на два дома живёт.
— Так ты на посылках, что ли? — усмехнулся Колот. - А у Святослава в десятниках ходил!
— Не у Святослава, а в походе хазарском! — разозлился Блуд. — Теперь не в земле, как ты, воин, ковыряюсь, а службою сыт.
— Неужто для бывалого кметя места лепше не нашли?
— Предлагали отроков обучать. Да туда стариков ссылают, а я ещё молод и сил полон. Ну пока вестоношей, потом повыше поднимусь, не все с воевод начинали. Да и к дому я привязан, жена, вон, молодая.
— Давно ли?
— Не смейся. То раньше было, а теперь я остепенился. Дитёнок скоро народится.
Блуд сердито отвернулся от улыбающегося друга, затем, перекипев, молвил:
— Ты тоже скоро без дела не останешься. Будет всё же война да не с кем-нибудь, а с самим царём болгарским.
— Почём ведаешь?
— Ольгина челядь по углам шепчется и нашим передаёт. Ольга против войны, Святослав потому в Тмутаракане и отсиживается, чтобы с матерью не ругаться, а давеча княгиня Святославовым нарочитым, кроме Свенельда, и вовсе запретила ей на глаза показываться.
Колот задумался на некоторое время. Снова поход. Снова покидать родные места. На краю веси высокий женский голос тянул песню, ему вторили, когда нужно было подпевать. Запах трав, земли, брёвен дома наполнял грудь, приятная нега после тяжёлого трудового дня наполняла тело. Меньшой Отенин сын, Павша, выкатился со смехом на крыльцо вместе с сестрой Зарёнкой. Так был далеко болгарский царь, который чем-то насолил их князю, что тот собрался воевать его землю. Мелькнула шалая мысль: дать отступного тиуну и соскочить со службы, остаться здесь и растить детей, работать, отмечать праздники, радоваться жизни, как радовался когда-то его отец, как радуется брат и многие другие. Нет. Где тогда будут те уважительные взгляды соседей и родичей? Где будет гордость Старка за сына? Он рождён, чтобы не быть, как другие. А разве можно оставить воинское братство, когда твои братья по оружию горой друг за друга, и ты поворачиваешься к врагу, зная, что твою спину всегда прикроют. Сказки у вечерних костров, опьяняющая ярость битвы, далёкие города и страны, разве можно это бросить? А князь? Благодаря его мечу да Ольгиным стараниям сейчас Павша с Зарёной резвятся во дворе, у соседей в стае мычит корова, а на краю веси поют песни. Вон у чехов, ляхов, угров, да и тех же болгар, мужик вечером спать ложится, а утром не знает, куда пойдёт, в поле или в лес, семью да скотину от находников укрывать. Нет, не гоже дома отсиживаться. А коли убьют, так Святослав щедро одаривал семьи погибшего, особенно если воин был отважный.
Весть о новом походе и сборе ратных людей принесли в начале рюеня. Её ждали в семье Старка, потому без лишней суеты, помогали собраться Колоту в поход. Вот снова выведен из стойла боевой конь, увязана в торока бронь и оружие. Колот, помня неподобь и толчею у оружейных, связал в пучок смастерённые на досуге сулицы, пересчитал стрелы. Накоротко простился с родными, поцеловал жену, наказав: «береги сына!». Из Осинок уходил с Колотом шурин Забуд. Просились на войну все трое Усладиных брата, но Белава встала у порога: «Через меня только! Кто дом блюсти будет?». Потом дорогою Забуд все сетовал Колоту, что не может забыть злосчастный Игорев поход, когда её молодой мужик пришёл увечным.
— Троих не убьют, — рассуждал родич, — а живые со Святославом-то с прибытком придут. Эх, мать! Строга слишком, не зря Рубец жиниться собрался, но жить у новой родни будет. Не даст житья Белава снохе!
В Вышгороде, а не в Киеве, чтобы не лезть на глаза противнице похода, княгине Ольге, собирали рати. Волк со Свенельдом, позабыв на время взаимные распри, деятельно готовились. Подъезжая, Колот отметил больший порядок, нежели перед хазарской войной: от города вдоль Днепра стояли шатры со стягами полков. Как раз прибыли северы, деловито размещавшиеся в стороне ото всех, сбивая своих коней в табун. К Днепру возили лес, мастеровые ладили переправу для шедших с той стороны.
Какой-то молодой боярин едва глянул на Забуда, а Колота окинул взглядом и, признав по справе воина, удовлетворённо улыбнулся:
— Из бывалых? Оружие нужно? Нет? Ну вот, с вами легче, а то молодёжь приходит, будто вчера народились. Мороки с има, эх! Свой полк найдёшь? Ну, бывай тогда, разберёшься. А ты, — сказал он Забуду, — со мной пойдёшь.
Родич растеряно посмотрел на зятя (всю дорогу мечтал, как в одном десятке ратиться будут), понял, что возражать бесполезно, понурил плечи и пошёл за боярином.
Суровый одноглазый Доброга, приветливо встретил своего кметя:
— Давно не виделись. Дружок-то твой перекинулся к княгине? Ну ничего, не осуждай, значит, лучше ему там. Размещайся, тебя учить не надо.
— А делать-то что?
— Ждать. Снедный припас есть ли пока?
— Учёный уж, сам только баял.
— Ну и добро. А то нагнали народу, а кормы не потготовленны, с боями, вона, у житничих отнимаем.
Встретившись со своими, Колот вскоре узнал, что Святослав идёт морем с тмутараканскими русами, а они встретят его уже на Дунае. Кормиться грабежом в этот раз не дадут, ибо платить будут золотой ромейской монетой. Печенегов не будет, как не будет и полков с полуночных земель, ибо болгары ждут, и не против, чтобы Святослав их завоевал. Впрочем, какие-то печенеги всё же пришли и ставили шатры недалеко от северов.