Святослав (Железная заря) - Страница 98

— Ален хоть и тихий, но прознает, убьёт обоих — честь сестры бережёт!

Сна как и не было, плоть брала своё. Колот до самого рассвета лаская мял податливое тело болгаринки, утомив её до предела и утомившись сам. Не дав себя свалить долгому сну, на неверных ногах и едва одевшись, выбрался из дома, пока кузнец не проснулся, и побрел, спотыкаясь, в свою сторону.

Глава 21

Конь бил копытом, разбивая твёрдые земляные комья, изредка встряхивал гривой. Накануне снег припорошил землю, создав некое ощущение праздника. Зима была на пике января, но снег не успевал наметать сугробы — вытаивал весь до бурой осенней травы. Дунай обмёрз по краям и величаво тёк, чёрный, в сравнении с белыми после пороши берегами. Святослав ласково провёл рукою в перстатой рукавице по конской шее — не горячись, не спеши. Любовался расстелившейся пред ним скатертью своей землёй, с широкими долинами, вздыбившейся холмами, густо покрытыми уснувшим с облетевшей листвою лесом. Он вырвался, уехал один без воевод и гридней. С самого утра одолевало желание бежать, скакать, чувствуя полной грудь волю и простор.

Помнилось, оставался в Вышгороде, а после в Киеве один, без матери, и правил суды, разбирал тяжбы, писал грамоты, строжил тиунов и мытников, но все равно, чувствовал опору в боярах, поднаторевших в делах, да и мать, вернувшись, могла поправить неправильно содеянное. Здесь всё по-другому. Он — князь, и не только последнее, но и первое слово за ним. И Свенельд, и Ратша, и иные, могущие помочь в Киеве советом, здесь терялись, спотыкаясь о местные обычаи и незнакомый норов людей. Можно было бы полностью свалить заботы на Глеба, но уроки, данные Ольгой, помнились крепко, что нельзя полностью доверять никому и лучше сам иногда сделай, распорядись, посмотри, чтоб было верно по твоему слову и накажи жестоко, если не так. Князь на то и князь, чтобы всё ухватывать понемногу, разбираться во всём. При проторах, притеснении смердов, недобранных или собранных сверх даней волостель, тиун или старейшина уйдёт в сторону, а виновен будет князь-глава. Не всё получалось, иногда казалось, что не по силе взятый гуж. За собой замечал, что стал яростнее, взрывался чаще, мог побить, и слуги прятали оружие, когда видели, что он наливается гневом.

Разбуженный нечаянной мыслью, князь улыбнулся сам себе, соскочил с седла, взялся за конскую гриву и шлёпнул коня по крупу: пошёл! Конь бежал лёгкой рысью, Святослав, перепрыгивая через полевые кочки с капканами путанного мёртвого репейника, иногда одёргивал его, не давая сорваться в крупный скок. Пробежав версты три, снова сел в седло, восстанавливая дыхание. Теперь можно возвращаться.

В покой вбежал лёгкий, радостный. Переоделся в короткий алый домашний зипун с серебрёными пуговицами и мягкие сапоги. Поморщившись, посмотрел на сгрудившиеся на столе грамоты, подумалось: надо часть отдать Свенельду, самому всё недосуг. Пододвинул к себе скамью, любовно провёл рукою по спинке, восхитившись талантом мастера, резавшего её. Принёс скамью вчера воевода Станислав, сказал, что есть у него кметь искусный и вырезал скамью для дружинной избы, но Станила, узрев красу, похвалил мастера, решив, что ей место у самого князя будет. По средине спинки в солнечном круге лежал знак солнцеворота — коловрат, от его с мягкими гранями лучей в стороны разбегались тонкие перевити трав, с головками цветов, выходивших к невиданным зверям. Тут и зубастый змей, и Строфилат-птица, невиданный пардус, с шапкою волос, неведомо где подсмотренный кметем. Пожалел Святослав кметя — погибнет от вражеской руки и пропадёт талант. Надо будет вызвать его к себе, посмотреть хоть, что за человек.

Отворив дверь и пригнув головы, чтобы не удариться о притолоку, влезли по очереди Свенельд и Волк. Поздоровались.

— Что нового расскажете, други-братья?

Свенельд, сняв шапку, пригладил клок волос на бритой голове, мельком глянул на Ратшу и сказал:

— Нового ничего, лишь старое, да и то о торге весеннем да о земле, что истощается и перелагать бы надо, да лес разросся и сёл вокруг прибавилось — те тоже подъедают. Я вот что подумал, помнишь давеча говорили, что купцов наших привлечь?

— Ну? — нахмурился Святослав.

— Торг плохой здесь ныне, может, ранее, летов сто назад, пока народ по земле не размотало и городов помене было, тут и хорошо разворачивалось, а сейчас влеки—не влеки купцов, с каждым годом будет хуже. А может, и нет. Только ведь Гордей теперь не в силе. Многое упустил, пока в ромеях сидел. Как насильно купцов поведёшь?

— Предлагаешь что? — резко ответил вопросом на вопрос князь.

— Не переводить торг из Переяславца в Доростол, — выдохнул Свенельд.

Князь поднялся со скамьи, та, отодвигаясь, проскрипела по полу. Подошёл к окну, поскрёб ногтем слюду. Прав был Свенельд. Не быть Доростолу славянской Ладогой, так же, как права была Ольга, переехав из Вышгорода в Киев.

— Народ скликать на городовое дело, укреплять Переяславец, — обернувшись, сказал Святослав.

— С годами укрепим, — полусогласился Свенельд.

— Нет у нас тех годов!

Князь снова сел на скамью, забросив локоть на спинку.

— Калокир передаёт, что нестроения в Царьграде. Базилевсом недовольны. Цены на хлеб растут, а властители воруют и в роскоши купаются. Придёт новый император и нас воевать начнёт. Теперь Болгарию легче по единке взять.

— Война не страшна, пока у местных в чести. А коль кормильцев от сохи отрывать на градостроительство, так это нам же к худу, — заметил Ратша, обычно редко соглашавшийся со Свенельдом.