Частью ночевали на берегу, частью на кораблях, выволоченных на мель и подчас в разных местах, ибо не хватало места для лодий, а оставлять на воде было опасно: могло потащить вниз по течению.
Ночь густая и зябкая, холодные звёзды то проглядывали, то исчезали за невидимыми во тьме облаками. Над головою с писком проносились летучие мыши, где-то далеко провыл волк. Акун, кутаясь в охабень, подошёл к княжескому костру и протянул Святославу свиток. Князь развернул карту дунайских берегов, написанную на выделанной бычьей коже.
— Верно ли написаны сии земли? — спросил он, подсаживаясь ради света поближе к костру.
— Верней нету. Летось болгарские купцы делали да нам передали, — ответил князь Белобережья. Он и сам неплохо знал эти места, потому Святослав у него часто спрашивал совета.
Над рассматривающим карту Святославом склонились любопытные головы нарочитых.
— Здесь, — ткнул в излучину рисованного Дуная крючковатым пальцем Акун.
— Вот здесь широкий песчаный берег, а за ним пойма. Весною она полностью заливается водой, а сейчас — самое доброе место, чтобы высадиться. Место низкое и болгары не смогут нам помешать, стрелкам укрыться тоже негде.
— И болгары об этом знают, — то ли спросил, то ли помыслил вслух Икморь.
— Вестимо. Там и стеречь будут. Нам то и нужно, чтобы всех разом разбить. Сказано было: «Иду на вас!», — молвил Святослав.
Из темноты вырос воевода Свирь из корчевских русов.
— Звал, княже?
— Языка взяли?
— Послано...
— Сам пойдёшь! — рявкнул Святослав. — Берёте юродов одних, что имени своего толком вспомнить не могут!
— Так смерды же, — оправдывался Свирь.
— Иди. Стереги реку. Времени тебе — мал час.
Воевода исчез в темноте.
Дозор на вражеской реке — это не у себя дома, когда часами смотришь на чёрную воду, считаешь всплески рыб, надеешься, что промелькнёт чешуйчатый русалочий хвост или покажется голова водяного со спутанными длинными волосами. Река, кваканье лягушек, уханье сов мерно убаюкивают дозорного, лишь окрик товарища вырвет из опасной дремоты. Сейчас дозорные смотрели в оба и всё-равно поздно приметили в темноте странно плывущее бревно: оно плыло не по течению, как бывает обычно, а пересекало реку, целенаправленно направляясь к берегу. Бревно приближалось и в саженях десяти дозорные различили над ним три человеческие головы.
Два русских кметя вылезли из воды, таща под мышки третьего, сами, устав, почти падали. Третий, судя по вышивкам на рубахе, болгарин, совсем выбился из сил. Один из кметей вытащил у пленного изо рта траву и пнул ногою под дых:
— Кричи теперь, сколько хочешь, твои далеко.
— За что ж так? — спросил дозорный.
— Нож добрый утопил из-за него, тыкал в бок, чтобы плыл, да и уронил нечаянно, — ответил кметь.
Пленного тут же доставили к князю. Святослав сам допросил его. Пленный, именем Мирчо, стоял старшим в дозоре, когда его схватили. Он решил, что Морок тащит его к себе в подземелье и сопротивлялся, пока ему не дали чем-то по голове, из-за чего он с трудом плыл. Сейчас Мирчо не выглядел испуганным, он охотно поведал, что часть войска ушла перехватывать конных русинов, идущих от Киева и теперь их осталось числом семь тысяч и ведёт их воевода Радован. Не все хотят сражаться, у них в земле устойчиво ходит слух, что русский князь идёт свергнуть Петра, стать царём, чтобы вместе с комитопулами повоевать ромеев. Никола Мокри имеет меньше права стать царём, нежели чем Святослав, потому и позвал его, а Петра смерды ненавидят. Более того, много тех, кто хочет сражаться за Святослава. Князь велел накормить пленника и обращаться с ним как с гостем.
— Поспели наши, — сказал улыбаясь Икморь, когда Мирчо ушёл.
— Да, иначе бы болгары не разделили бы войско.
Святослав снова развернул карту.
— Акун, солько нам ещё плыть?
— Дня два, если поторопимся.
— Добро. Там и будем высаживаться.
Хорс выкатился из-за окоёма и озолотил верхушки деревьев. Пичуги стрекотали и весело купались в его лучах, радуясь тёплым осенним денькам. В ясном небе величаво парил коршун, высматривая добычу. Лодьи шли плотным строем, вспенивая тихую речную гладь. Княжеский корабль плыл впереди, выдаваясь из строя на несколько саженей, вёл плавучее войско, как волк ведёт свою стаю. Сам князь на носу, на почётном месте, ветер полощет суконный мятель.
С головной лодьёй поравнялась лодья Акуна с рогатым чудищем на носу. Акун ловко перебросил за борт большое тело и перебежал по подставленным вёслам к княжеской лодье, оперевшись на щиты, вывешенные вдоль бортов, одним прыжком оказался рядом со Святославом.
— Вон, за тем поворотом пойма, — сказал он князю, указывая широкой мозолистой ладонью на реку.
Святослав оторвал взгляд от реки, развернулся к воинам и сказал не повышая голоса:
— Всем приготовиться!
Подхваченный приказ полетел по лодьям. Люди засуетились, захлопали творила казёнок, исчезали убираемые паруса и мачты. Строй кораблей сделался ещё плотнее. Княжеская лодья чуть замедлила ход и ушла правее в сторону, давая выйти вперёд высокогрудой Икморевой снекке. Сам Икморь, уже оборуженный и едва отличаемый от остальных в клёпанном шеломе с нащёчниками, помахал рукой Святославу, оскалился по-волчьи и прокричал:
— Нынче наша очередь начинать первыми, не опоздайте с Акуном к веселью!
— Нам и без вас скучно не будет! — отшутился в ответ Святослав.
За поворотом косматый лиственный лес, тянувший руки к воде, резко сошёл на нет, отступив от песчаного берега, оставив узкую полоску ивняка. Была маленькая надежда, что болгарские воеводы проспят высадку, не угадают, где русы сойдут на землю. Но их, видать, тоже даром не кормили. За ивами виднелось колышащееся выстроенное войско, набольшие ровняли ряды, туда-сюда скакали вершники.