Святослав (Железная заря) - Страница 44

— Ну, здорово, что ли?

Друзья обнялись.

— Давай рассказывай, — нетерпеливо сказал Колот, одновременно напрягшись, ожидая, что Блуд прямо с порога начнёт восторженно пересказывать свои приключения. Но Блуд лишь отмахнулся и полез за стол.

— Чего сказывать-то? Прибыли мы, значит, туда. Слыхал про грады червеньские? Червень, Перемышль там? Княжата местные от разбойных ляхов у Святослава помощи попросили, вот нас и послали туда. Как раз под Перемышлем мы их и встретили. Нас вместе с местной дружиной чуть более трёхсот, да ляхов человек двести. По нашим видать, что воины, а те — сброд, сброд и есть. Воевода у нас добрый был, из русов, Мокроус именем, выстроил нас, я без доспеха, в стегаче одном, шелом лишь железный, да и тот в одном месте порван, даже меч казённый дали, при желании руками в рог скрутить можно, надежда лишь на топор за поясом.

Мы как в напуск пошли, так они и побежали от нас, а тех, кто у них в бронях был да сопротивлялся, передние вырубили под корень, а главного арканами скрутили. Я даже меч не опустил ни разу И пошли мы по их весям добром разживаться. Баб снасильничали немеряно! Я коня себе оторвал да холопа взял, а мелочи разной без счёта. С холопом подружился, Мирек звали, про дом ему, про родителей, братьев и сестёр рассказывал. Он сам вроде похожей молвью разговаривает, но быстро так, будто зерно сыплет и шипит стойно змею. Говорю: по дому поможешь, пока я по ратям ходить буду, а то я старший, а отец возмущается, что пашню поднять некому. Тот слушает, соглашается, даже рад будто. Душевный, думаю, холоп и жаль будто мне его стало. И тут князь их Мешко послов прислал к нам, просил не зорить землю, простите, мол, даёте мне того главного, я сам его накажу и полон верните, ибо земле не стоять без людей. В общем, замирились мы с ляхами, вернули полон, только добро не отдали — что с бою взято, то свято. А Мирек мой, когда сказали, что на волю отпустят, возрадовался, сволочь, говорит мне: шиш тебе теперь, русская морда, а не холоп! Обидно мне стало, что я по-хорошему к нему, а он — «шиш». Убил бы его, но нельзя теперь, лишь плетью перетянул. Коня я довёл до дому, хоть и чахнуть он начал чего-то, но ничего, оправится, а добро в Киев на торг повезу, кое-что для дома оставлю. Вот и весь поход наш.

Колот будто даже обрадовался, что у Блуда такой не совсем боевой поход получился, и на радостях вытащил братину мёда.

— Чего там в Царьграде снова случилось? А то я краем уха слышал, война у них там? — спросил Блуд, наливая себе мёд.

— Как Пеша Попов рассказывал, после того как Роман прошлой весной помер у них, стол занял какой-то воевода Нефир... нет, Нефивр, кажись. И как сел он в Царьграде, так смуты у них и закончились.

В стае протяжно промычала корова. Блуд, будто вспомнив, сменил разговор,

— На меня родичи возмущались, кто, мол, пахать, сеять, боронить да убирать вместо тебя будет? Семья большая, да мужиков мало: батя, я да Делян, но ещё мал он и помощи от него — чуть. Как с прибытком вернулся, малость успокоились, переживём как-нито, говорят, теперь и наймита взять можно. Тем паче весною похода не будет, а осенью помогут ещё и родовичи.

— Да уж, — согласился Колот. У него была своя печаль. Мать Услады, старшая в своей семье, так как не было мужа — болыпуха, через дочерь передала Лапе, чтобы не думал до похода сватов засылать. Честь выдать дочь за воина, но что было на уме у болыпухи, ведают одни боги, то ли за другого хочет выдать, то ли с прибытком ждёт будущего зятя. Колотовы родные, наоборот, были рады отправить сына с князем Святославом. У брата Отени уже два парня и девка, и все — жена, родители и сам Колот в тесной избе ютятся. Особенно тяжко зимой, когда скотину из холодной стаи домой забирать приходится. Под свою семью дом свой нужен. Колот оглядел тёмные брёвна жила, земляной пол у печи и сказал:

— Избу новую нать да клеть срубить, да стаю утеплить, да переходами соединить, э-эх!

— Висячими. Как у князей! — усмехнулся Блуд.

— А что? Пора в вятшие выбиваться. Заможем?

— Отстань. Штаны бы удержать, да на рати дуром не сгинуть.

Помолчали. Блуда начало клонить в сон.

— Слышь, друг сердечный, — спросил он, глядя кровяными глазами, — я лягу у тебя до завтра?

Блуд пробрался в угол, куда не доходил свет лучины, нащупал лавку и завалился на неё, подсунув под голову шапку.

Сошёл паводок, подсохла земля, наступила пора полевой страды. Веси стояли пустые, оставались старики, дети и жёнки — те, кто не мог ратовать в поле. Трудились все по-разному: Колотова семья деловито и немногословно, Усладины братья — споро и весело, у Блуда выходили вообще все, кто мог — сам Блуд, отец, мать, одиннадцатилетний Делян и старый дед Блуда. Работали не покладая рук, почти не отдыхая. Даже когда приносили обед, торопливо ели, спешили снять с морды работяги коня торбу с овсом, Блуд или отец брались за рукояти сохи — и снова тёмным комкастым следом тянулась борозда. К Блуду даже во время обеда нельзя было подойти и поговорить, поворачивая почерневшее от усталости лицо с запавшими глазами, он отвечал кратко: «да», «нет», а то и вообще «отстань», «уйди». И думалось: как на грядущий год Блудова семья потянет пашню? Занять кун на наймита — не отдать, а потом и в закупы попасть. Когда там Блуд вернётся, ведь за тридевять земель та Хазария. Надежда на родственников да односельчан.

Боронили, сеяли, справляли Рожаницы.. Женщины жгли костры, щедро угощая богинь Рожаниц молоком, сыром и творогом, дабы заботились о плодородье. Пошли первые всходы, зазеленели политые потом поля. И вот наконец русальная неделя. Нарядные девки в цветных увяслах, венчиках и очельях водили хороводы, наряжали берёзку, которую озорные парни потом топили в озере. А там и Ярилин день совсем рядом.