Святослав (Железная заря) - Страница 36

Вести от Гордея пришли в конце лета. Он передал, что в Византии так же ценят дружбу с Киевом, как и при Константине. В особой грамоте, которая предназначалась только для глаз Ольги и Святослава, Гордей описал встречу с Калокиром, тем самым сыном херсонского стратига, с которым познакомился Святослав по пути в Тмутаракань. Калокир занял почётное место около Романа, ходил с ним на ипподром и ездил на ловы. Сын стратига велел передать, что помнит о дружбе и исполнит любое поручение от русских князей, такое, какое будет в его силах. В Византию тут же было направлено посольство во главе с Туровидом Искусеевым, крещёным и имеющим христианское имя Фёдор.

Тем временем германский король Оттон, зело обрадовавшись посольству Ольги, понял её просьбу по-своему, назначив на русскую епископию монаха Либуция. Впрочем, Оттон не спешил отправлять епископа в свою новую епархию. Отпустив русских послов, он направил своих в Византию. Преследуя цель признания ромеями Оттона императором, одной среди прочих угроз немецкого государя было то, что Киев будет иметь германскую епископию. В Константинополе пришли от требований в ярость, разорвав все отношения с Оттоновой Саксонией. Либуций не успел пережить все эти пересылы, отойдя в мир иной, и ему на смену был посвящён нотарий королевской канцелярии брат Адальберт.

Адальберт отбыл в Киев в 961 году и был хорошо принят княгиней Ольгой. Однако, учреждая епископию, Адальберт не обещал ей самостоятельности, мотивируя тем, что у них «так не принято». Он отклонил все просьбы Ольги поговорить с главами римской церкви сделать для Киева исключение. Кроме того, с Адальбертом приехала куча немецких купцов, позанимавших места на торгу, и саксонские бедные рыцари, чаявшие получить место при русском дворе. Купцы уже требовали льготы для себя, а рыцарей нужно было кормить и поить. Сам епископ ходил по городу и за городом и проповедовал с утра до вечера, чем здорово надоел киевлянам. В итоге сначала едва не побили купцов, перебивавших торг, затем дошла очередь до вечно пьяных рыцарей, от скуки устроивших драку на одном из боярских подворий.

В княгинин терем тянулись жалобщики на саксонских гостей, и Ольга, окончательно разозлившись на Адальберта, от которого оказалось мало проку, а только один вред, выслала его вон из Киева без сопровождения и даже опасной грамоты. Вслед за немцами отправились ватаги отчаянных ухорезов-збродней, за полгривны готовых убить мать родную, а теперь подчас нанятых самими русскими купцами отмстить задержавшимся гостям, чтобы вдругорядь неповадно было. Пока дошли до ляшских земель, свита епископа пережила несколько нападений, часть людей была убита, а сам Адальберт однажды чуть не был захвачен разбойниками.

Ездивший в Тмутаракань Святослав вернулся в разгар зимы и привёз хазарские вести. Хазары нарушили все свои обычаи и традиции: они отказались от касожской и аланской дани, даже наоборот, навезли подарков и заключили ряд против Тмутараканя на случай войны с Русью. Также каган Иосиф продолжил дружить с арабами, наступая Византии на мозоль, что вообще ещё недавно шло врозь с политикой иудейской верхушки. Но это была хорошая весть, ибо теперь можно смело отправлять тайных послов к Роману и настраивать ромеев против Хазарии.

Едва отдохнув с дороги и сменив дорожное платье, князь направился к Асмунду, который, как сказали, серьёзно заболел и слёг. За слюдяным окошком бушевала вьюга. Князь скинул заснеженный бобровый опашень, шапку и рукавицы скромно улыбнувшейся девке-челядинке и поднялся в повалушу, где его ждал кормилец. Поздоровались, обнялись. Асмунд в простом овчинном кожухе, накинутом на плечи, усадил князя за стол. Девка, услышав, что Святослав снедать не будет, принесла на стол корчагу с мёдом и заедки для князя, а для Асмунда — горячий взвар из трав.

— Видишь, княже, совсем плох я стал, — будто извиняясь говорил кормилец. — Боги не хотят больше видеть во мне воина. Вишь, зябну, не греет уже кровь. Видимо, я выполнил то, что мне предназначено и пора на покой, к пращурам.

Помолчали, задумавшись каждый о своём. Святослав, отвлекая кормильца от грустных мыслей, рассказал о поездке в Тмутаракань и о новостях про Хазарию. Асмунд оживился. Расспрашивал про боспорское житьё-бытьё. О замыслах про поход кормилец знал и временами мягко спорил с князем, иногда в чём-то не соглашаясь.

Слушая Святослава, Асмунд кивал и шумно, с удовольствием отхлёбывая питьё. Кормилец вдруг решительно отодвинул в сторону пустую чашу.

— Сыграем в шахматы? Ты ведь, насколько я помню, так не разу и не обыграл меня.

На столе появилась тавлейная доска с расписанными золотом и серебром клетками, по которым строем зашагали точёные из рыбьего зуба северного морского зверя шашки.

— Трудное и великое дело ты затеял, Святослав, — Асмунд передвинул по клетке пешца, грозя княжеской ферзе и заставив его задуматься, — до тебя ещё не было такого в землях русских. Правильно помыслил ты насчёт воинов, хвалю, но быстрота твоего броска главной не будет, ибо хазарам уже наветничают о твоих замыслах. Жди, что исмальтяне помогут кагану и войско против тебя большое будет. Не забудь ещё про вятичей, буртасов и булгар. Вятичей, конечно, хазары не сдвинут — то славянского языка люди, а вот среди остальных тебе придётся смутьянов искать, дабы откачнуть на свою сторону.

Асмунд вдруг зашёлся кашлем и, прокашлявшись, сплюнул на пол кровавую мокроту и как ни в чём не бывало продолжил:

— Хазар тебе в одном месте всех бить придётся, как, помнишь, тех же буртасов бить собирались? На чужой земле воинскую силу сразу ломать надо, об этом я тебе не раз говорил, дабы путь к городам и весям чист был.