— Всё верно. Прощайте!
Лодья ловким поджарым зверем развернулась кормой к скафу и побежала прочь. Станила тяжёлым затравленным взором взглянул на Хальвдана, смотрящего вслед уходящей вместе с надеждой о свободе лодье, и, яростно скрипнув зубами, рванул весло, вымещая злость на неповинном дереве.
К вечеру прибыли в Херсонес. До заката был ещё по меньшей мере час и на пристани царила суета. Никита быстро договорился, чтобы их пропустили и начал спешную разгрузку — успеть до темноты.
Рабов, тех, кто обессилел, куда-то повели, остальные принялись таскать тюки и сундуки. Станила, сойдя на берег, не сразу заметил русские боевые лодьи — только когда услыхал весёлую родную речь кметей, грузивших их. Это говорил дом, говорила свобода. Кмети сейчас погрузятся, пойдут к себе в молодечную, будут рассказывать байки, подшучивать друг над другом, не ведая, что недалеко от них есть он, Станила, раздавленный неволей, о которой эти весёлые воины знают только понаслышке. И вот совсем близко он приметил молодого боярчонка, князя ли, отличающегося от своих людей лишь белизной одежды и шёлковому шитью по нарукавьям. Он о чём-то беседовал с таким же молодым, может, чуточку постарше, греком, иногда что-то выкрикивая своим.
— Чего встал?
Грубый оклик надсмотрщика заставил очнуться. Он вдруг увидел себя со стороны глазами русских кметей, не обративших внимания на раба. Да, он раб и останется им вечно. У него не будет жены, сыновей, что украсят никому не нужную теперь старость, он не будет радоваться со всеми на праздниках во имя богов, пить пиво и состязаться с ражими молодцами, показывая свою удаль. Не будет этого и многого другого. А будет чёрная отупляющая работа и плата за неё — полуобглоданная кость к концу дня и мутная похлёбка, от которой отворачиваются даже бродячие собаки.
И так же, словно во сне, он сбросил тюк, развернулся и, поднырнув под ударившую его плеть надсмотрщика, ударил того в лицо. Надсмотрщик отлетел на добрых две сажени, больше не вставая, но так и не выпустив из руки длинной плети. Остальные надсмотрщики действовали быстро и слаженно: одни защёлкали плетьми, подгоняя разинувших рты рабов и быстро затушив тем самым сверкнувшую искру бунта, двое бросились к Станиле.
Назад дороги не было — наказание будет суровым. Кривич побежал к знатному русу настолько быстро, насколько позволяла сковывавшая ноги цепь.
— Спаси, господине!
Плеть надсмотрщика подсекла рабу ноги и Станила упал наземь. Один из надсмотрщиков обратился к русу:
— Прости, господин, мы накажем его!
Рус, быстро оценив происшедшее, поднял вверх руку, останавливая уже взявшего за шиворот и тянувшего вверх Станилу надсмотрщика. Он приблизился к невольнику, сказал:
— Я Святослав, князь русский, ты кто таков и почему я должен спасать тебя?
Кривич поднялся, шевельнул плечами, освобождаясь от рук надсмотрщиков.
— Меня зовут Станила, родом из земель, принадлежащих полоцкому князю. Раньше служил в Византии, потом ромеи продали меня. Выкупи и ты не пожалеешь, я обещаю.
К ним подбежал Никита, краснея от негодования и стыда, узнав Калокира, сына стратига, поздоровался и начал оправдываться:
— Я знал, что от него будут неприятности! Он только что убил моего надсмотрщика. Я всё исправлю...
— Убил, значит? — спросил Святослав, похоже новость его позабавила. Сильный удар в лицо переломил надсмотрщику шею. — Пожалуй, я возьму тебя.
Но тут вмешался Калокир, как истинный грек попытавшийся поторговаться.
— Отдай нам этого раба! Он попытался покуситься на жизнь русского князя и сына стратига Херсонеса! Отдай — и мы сами его накажем.
Никита хоть и не возражал на явную ложь, но тут же в уме просчитал, что лучше — поссориться с Калокиром или претерпеть убыток от умершего надсмотрщика, к тому же ещё лишившись сильного здорового раба, и принял решение:
— У меня есть ещё один такой же, они друзья. Купи его — и я отдам этого в придачу.
Калокир мельком взглянул на Святослава и согласился. Пока с невольников сбивали оковы, княжич оценивающе разглядывал их. Подумалось, что Асмунд оценит то, что он нечаянно нашёл двух кметей к себе в дружину. Хотя, ничего не бывает просто так. На всё есть воля богов.
Два города морских росов, Корчев и Тмутаракань, встали по обоим берегам пролива, соединяющего Сурожское и Русское моря— Киммерийского Боспора. Именно отсюда срывались в отчаянные походы морские разбойники, потрясавшие в былые времена соседние народы. Разоряли грады, набирали полон, дабы распродать его на рынках Херсонеса или Булгара. И больше хитростью, чем силой, хазары подчинили своей воле неукротимых росов, направив буйную силу в угоду своим интересам. Росы стерегли свой пролив, брали мытное с кораблей, проходящих через него, не пускали в Тавриду кочевых чёрных булгар. Княжество Тмутараканское небольшое: по побережью вёрст на пятьдесят, а на восход— ещё меньше — до тех пор, пока реки не разделяют степь и горы. В горах живут воинственные касоги, за касогами ясы — аланы. И с теми и с другими, то мир, то война.
Сузивший море пролив навис берегами над проходящими лодьями. Широко раскинувшийся, будто походный стан, построенный на развалинах древнего Пантикапея, охваченный солнцем, Тмутаракань был заметен издалека, маленького Корчева на том берегу не было видно вовсе. Множество кораблей, начиная от однодревных лодок до больших набойных лодей, стояли у вымолов. Акун, которого взяли с собой с его дружиной, показывая в сторону города, не без гордости сказал Святославу: