Святослав (Железная заря) - Страница 20

— Поистине княжеский подарок! За такой на торгу и целый боевой корабль попросить не грех!

— Я рад, что смог порадовать тебя, стратиг! Ты оценил красоту меча, и я клянусь, что в бою он тебя не разочарует тоже! — ответил Святослав.

— Доброе и верное оружие всегда прекрасно, как рослый и резвый скакун много красивее мелкого упрямого осла, — возразил Антонин.

С сыном стратига, о котором вскользь как-то упомянул на Хортице Игорь Молодой как о «друге росов», Святослав познакомился на пиру. Княжич сразу обратил внимание на быстроглазого, лет восемнадцати, юношу, сидевшего рядом с Антонином и часто и внимательно рассматривающим Святослава. Асмунд наклонился к уху воспитанника и шепнул:

— Это Калокир, сын Антонина. Бают, умом вельми светел, при дворе базилевса будет служить, наукам различным обучаться.

Калокир был похож на отца и лицом, и статью, и, сравнивая их, Святослав невольно сравнил себя со своим отцом, примерив, опять же нечаянно, на себя дружбу, так могущую состояться между сыновьями двух воинов. Некогда Антонин, истинный херсонец, воспитывал сына в неприятии Византии, называя Константинополь не иначе как жирным отвисшим брюхом на теле всего разложившегося тела некогда великой римской империи, но жизненно необходимой Таврии, как старый корабль, нужный до тех пор, пока не появится новый. Впрочем, ромеи тоже недолюбливали херсонитов, посматривая на них с гордостью и свысока, как столичный житель смотрит на мужика, живущего на задворках империи. Чем больше среди соседей друзей, тем меньше врагов — золотое правило Херсонеса. Херсониты не брезговали дружбой с варварами. Калокир, дождавшись, пока пир разгуляется, пересел поближе к Святославу.

— Здравствуй, — обратился он к нему по-гречески, достаточно громко, чтобы рус его услышал, и достаточно тихо, чтобы на это не обратили внимания другие, — я слышал много хорошего о твоём отце и матери твоей, княгине Ольге.

Княжич обернулся, мелькнувший в глазах интерес сменился недоверием. В свои немногие годы он был уже знаком с подхалимством некоторых бояр, чаявших в нём матереющего наследника. Однако Калокир оказался не таким. Не распинаясь о вечной дружбе и достоинствах русских князей, предложил назавтра показать город, потом, переведя разговор, рассказывал о присутствующих на пиру гостях, называл их имена, принадлежность и кто и откуда. Заметив, что Святослав стал слушать вполуха, под предлогом, что его зовёт отец, ушёл, дабы не утомлять собеседника. Таким образом Калокир о себе оставил первое хорошее впечатление. Потом в последующие дни они много беседовали, находя во взглядах друг друга много общего.

Эти дни запомнились навсегда и вспоминались до конца жизни. Когда они с Калокиром уходили далеко от города, забирались на скалы и смотрели оттуда закат. Велико было безбрежное море, в отличие от воли и величия степи не таившее в себе топота вражеской конницы. Человек мелок перед морем, и смел тот, кто бросает ему вызов. Тянутся в сторону Бухты Символов игрушечные кораблики, а сереющее море заглатывает солнечный блин, уже не видный у подножия скалы, но всё ещё видимый здесь наверху. И хотелось остаться на этой ласковой земле, есть сочные сладкие плоды, ходить в море, смотреть так вот на закат...

Как бывает в младые годы — не обошлось и без шалостей. Калокир сводил своего нового друга в лупанар, причём не единожды. Святослав сначала немало удивился, что за это приходится платить, особенно сыну стратига. На Руси можно было словить какую-нибудь податливую портомойницу, да и в соседних сёлах полно баб, которые княжичу не откажут, другое дело — что ни Асмунд, ни Свенельд блуд не поощряли, ибо воину прилично воздержание, а распутство расслабляет тело и голову, даёт марамовладеть твоею душой, и то же самое твердили волхвы, но не только про воинов, но и про всех Даждьбожьих внуков. Впрочем, портомойницам стоило поучиться у девок из лупанара, и Святослав решил, что не зря было уплачено звонкой монетой.

Глава 11

Тяжело нагруженный торговый корабль-скаф нехотя забрался на волну и неуклюже с неё съехал. Ветер наполнял паруса, давая отдых гребцам. Византийский купец Никита наслюнявил палец, поднял вверх. Похоже, ветер дует уверенно, хоть в этом теперь везёт. Никита забил свои трюмы под самую завязку, рассчитывая всё продать и купить через год большой мюриамфор, с несколькими палубными ярусами. Прибыток рос медленно, и Никита опережал время, ради экономии даже посадив на вёсла рабов, вместо того чтобы нанять гребцов. Рабы — самый беспокойный груз на корабле, раб закован в железо, раб болеет многоразличными болезнями, он заразен, он умирает, кроме того, раб, взятый в неволю недавно и не смирившийся ещё со своей участью, опасен для своих господ. Вчера Никита проклял всё, когда парус безвольно висел целый день, а в Херсонес надо спешить. Плеть надсмотрщика щёлкала беспрерывно, и Никите пришлось выбросить за борт двух сдохших от работы невольников. Рабы роптали, а те два друга-варвара из разных варварских племён с ненавистью смотрели на купца в четыре светлых глаза — эти опасны, надо бы их развести по разным концам корабля.

Варваров звали Хальвдан и Станила. Хальвдан в прошлом был морским разбойником из племени ютов, Станила — славянин, из племени кривичей. Когда-то Станила прибыл в Византию с двумя друзьями славы поискать и нажить богатства, о котором на родине ходило много толков один другого чуднее. С тех пор они побывали в бессчетных сшибках, судьба заставляла изнывать от безжалостного горячего солнца, терпеть голод и жажду. Здесь, несомненно, жили другие боги, ибо ДаждьбогСварожич не позволил бы так нещадно палить мать землю, а скорее всего единственный бог ромеев не может уследить за всем и навести порядок, потому что ему нужны помощники. Однако славяне дали уговорить себя служителям Иисуса Христа принять ромейскую веру, получив взамен по золотой номисмеи тёплое место в царьградской страже.