Пыль забивала глаза, ноздри, рот. Она была везде, находила любую щель, брошенный в ножны меч выезжал обратно со скрежетом несмазанных подпятников. Легче мирно идущему путнику: он может закрыть глаза и идти, нащупывая ногами тропу. В бою иначе — прикрытые даже на мгновение глаза могут стоить жизни.
Песок зашуршал ручейками по бычей коже щита. Колот смотрел слезящимися глазами на скрывшееся для русских полчище. В вое ветра было не разобрать, грохочет ли гром, или снова бьют ромейские тимпаны. Скрыты были оба крыла развернувшегося для преследования войска. Но звук рогов известил, что полки встали, ибо в поднявшейся песчаной пурге не мудрено было потерять строй.
Всё произошло стремительно. Холодный крупный дождь упал с опрокинувшегося неба, в тёмной водяной пелене выросли громадные тени всадников. Колот не успевал поднять копьё, во-время поднял щит, закрыв себя от потрясшего его удара. Махнул мечом — железо тоскливо проскрежетало по чужой броне. Мощная грудь коня толкнула его в сторону. Машинально ловя равновесие, Колот опустил щит. Взметнулась вверх чья-то толстая железная рука, обращённый ребром клинок казался тонким прутиком. Клёпаный шелом разлетелся в стороны и показалось, что голову вколотили в плечи. Лапа услышал, как взорвались шейные мышцы. Он рухнул на четвереньки, поливая кровью землю, ослабевшие руки подломились, не удержав тяжёлое тело...
Проломив, разрезав во многих местах русский строй, бессмертные остановились. В шуме дождя едва слышимые звенели рога воевод и сотников. Святослав в одно мгновение понял, что удача битвы повернулась к нему спиной. Ромеи напирали, князь в боевой ярости руками свалил вражеского коня с ног, сильным ударом перерубил ромея пополам, почувствовав лишь слабое сопротивление меча от соприкосновения с бронёй. Чьё-то копьё укололо в спину, но он не обратил внимания, копьеносца тут же зарубили гридни. Бессмертные чуть отошли, освободив пространство, сразу же заполненное крепким, свернувшимся ежом строем.
Нужно было пробиваться к своим. Святослав не знал, но догадывался, что что-то стряслось у Самуила, и он не смог прийти на помощь. Не знал, что болгары опрокинулись, не выдержав натиска, и он окружён отрядами Варды Склира. Но Самуил не отступил, собирая оставшихся в живых воинов для нового напуска, чтобы выручить русских соратников.
Дождь хлестал как из ведра, под ногами хлюпала вязкая грязь. На десять саженей ничего не было видно, стегачи под бронями отяжелели, идти было трудно. Святослав выбрал направление, как оказалось, правильное. Вскоре он угадал очертания городских стен. Варда Склир отводил своих воинов, боясь потерять их в наступавшем мраке, Цимисхий, наоборот, решил биться до последнего, пока не убедится, что русы зашли в город. Бессмертные, не знавшие поля, уже растерялись, носились небольшими кучками, пропуская противника и начиная избегать схваток с ним.
Ворота были отвёрсты настежь, когда Святослав с остатками дружины ввалился в них. Ветер всё ещё дул, но дождь начинал слабеть. Быстрая ночь густым киселём обволокла небо. На стенах зажгли огни, ворота заперли. Их ещё будут открывать раненым, вернувшимся с поля битвы, тем, кто ошибочно пробился не туда и теперь всё же вернулся к своим.
Знахарь шептал заговоры, накладывал повязки. Святослав, уставившись невидящими глазами в пустоту, послушно поворачивался. Знахарь вправил выскочившую кость на ключице, князь не издал ни звука. Мужественный человек терпит, но лицо отражает страдания боли. Знахарь заглянул в глаза Святославу и невольно отпрянул. Душа князя была не с телом, она бродила по полю битвы, созывая погибших, ушедших в Ирий воинов. Пламя потрескивало, обдуваемое из открытого окна, бросало тени на каменные стены изложни. Знахарь молча вышел, тихонько притворив за собою дверь. Через некоторое время пришёл Свенельд. Встретившись со взглядом Святослава, всё так же сидящим на краю постели, тот постоял немного, понял, что слова здесь лишние, и тоже ушёл.
Сколько он так просидел, Святослав не помнил. Словно погружённый марами во тьму, он выплыл, поднялся, разминая ноги. Странно, но усталости и ослабы от потери крови он не чувствовал. Вчерашний день прошёл и сегодняшней тоскою его не накормишь. Князь выглянул в окно. Ночь, прохладная, чёрная, без звёзд, мягко обняла его. Накинув на плечи летник, он вышел на гульбище, положил мозолистые руки на резные перила. Нарушая тишину, на стенах перекликалась стража. Внизу по мостовой процокал копытами конь под всадником. Город жил и жил без него, князя. Он не должен быть отдельно от него.
Ещё до рассвета Святослав собрал воевод в небольшой деревянной повалуше, надстроенной над каменным теремом. Лишь Свенельд, к облегчению своему, отметил обычный живой блеск в глазах князя, остальные, кто не видел Святослава несколько часов назад, не заметили ничего.
— Не переломишь волю богов. Горе мне, не сумевшему угадать её, — молвил Святослав, — мёртвым — слава, но теперь надо о живых позаботиться.
Он пробежал глазами по лицам воевод, чая прочитать на них укор, но даже Свенельд смотрел чисто и ясно, ожидая княжеской речи.
— Мы будем мириться с ромеями, — Святослав опустил глаза, видимо, несмотря на обстоятельства это решение было трудным.
— Ты, Свенельд, поедешь старшим посольства. Тебе нужно добиться договора на тех же условиях, что был заключён с моим отцом Игорем. Накажи Радоте, пусть сметёт кормы, чтобы нам до Киева добраться. Я сам накажу Вузлеву, чтобы посчитал оставшееся золото и добытое в бою, дабы воины мои и род погибших в накладе не остался. Расскажите об этом кметям. Это мое окончательное решение и менять я его не буду.