— Да хоть так. За ворога просишь! Он твоих соратников убивал!
Князь замолчал, перекипая. Колот, не решаясь встречаться взглядом со Святославом, смотрел себе под ноги.
— Не для того княжеской милостью пользуешься, — подал голос Дамян. «Зато ты для того только и пользуешься», — подумал про себя Колот, но вслух ничего не сказал.
— Ладно, — решительно сказал князь и позвал:
— Скельд!
Бритоголовый мордатый слуга сунулся в дверь.
— Проводи сего ратного к изменникам и передай ему того, кого он назовёт.
Слуга кивнул молча и исчез.
— Иди и жди у ворот, — сказал Святослав Колоту и вновь взялся за писало.
Скельд вышел как на поединок в кольчуге, с мечом на правом боку, левша, видимо, был в шеломе с нащёчниками. Объяснил Колоту, хоть тот и не спрашивал:
— Мстить вдруг начнут за казнённых, а в железе спокойнее.
В сгустившейся тьме среди посадских садов было не видно ни зги. Скельд шёл уверенно, будто ходил не один десяток раз. Колот старался не отставать, идя позади и держась за его спиной. Он решительно не понимал, где находится, огибали какие-то клети, огорожи, облаянные чуткими собаками. Наконец упёрлись в строения, обычно служившими купеческими складами. Средь них, на самом просторном месте плясал костерок. Вокруг него спали ратные, чья смена ещё не наступила.
Двое кметей провели Скельда с Колотом по четырём клетям, окликая Райка, нашли двоих с таким же именем, но явно не тех. В пятой, наконец, из шевелящихся, едва различимых во тьме тел, со второго или третьего оклика вылез молодец. Лапа не помнил его в лицо и потому задал несколько вопросов о родне Милки, по которым понял — он.
— Ну, воин, бывай, мне пора, — сказал Скельд и, чему-то рассмеявшись, ушёл, забрав с собой стражников.
Лапа оглядел Райка с головы до ног. От него несло кислым духом и сам он был весь какой-то грязный. Стоял молча, настороженно глядя на Колота, не веря в освобождение и гадая, куда я зачем его теперь поведут.
— Давно сидишь? — спросил Колот.
— Второй день.
— Ясно. Ну, пошли что ли!
— Куда? — напрягся Райко.
— Домой. Доведу тебя, не то не наши, так ваша стража прицепится...
В течение седмицы по приказу Святослава было казнено около трёхсот сторонников Глеба. Воинов Бориса князь отпустил, ибо они не были изменниками и сражались честно, не нарушив воинской клятвы своему царю. А Колота на следующий день нашёл Скельд и вернул княжескую жуковинью со словами:
— Князь велел передать: жизнь бека стоит дороже жизни ремесленника. Святослав наш горяч, но отходчив.
И, подмигнув Колоту, хлопнул его по плечу:
— Будь здоров, воин!
Бог и люди прокляли императора. Править ему оставалось недолго. Это понимал и он сам. Боясь измены, он усилил стражу в своём новом дворце. Но всё же император больше надеялся на покровительство высших сил: лишив себя роскоши, носил власяницу, спал на полу на шкуре барса, укрываясь плащом своего дяди, монаха Михаила Малеина, полагаясь на его святую защиту.
Власть удержать трудно, особенно когда вокруг много хищников, готовых перехватить, а то и вовсе отобрать падающее древо. Императрица Феофано первая, исключая паракимонена Василия Нофа, почувствовала перемену ветра. Пока что единственным и, пожалуй самым возможным преемником трона византийских базилевсов был доместик схол Востока, талантливый полководец, интриган и бабник Иоанн Цимисхий. Маленького роста, но пригожий собой, он заставлял биться сильнее женские сердца. Но Феофано стремилась не просто понравиться ему, но и приручить себе, что в своё время не смогла сделать с Никифором. Об их любовной связи не знал разве что глухой, но Никифор не решался мстить любовнику жены, дабы не приобретать себе сильного врага, но под уговорами своего брата Льва всё же снял Иоанна с должности, отослав его в Халкедон.
Феофано нашла способ убедить мужа вернуть любовника, подойдя в тот момент, когда Никифор был разбит скорбью по умершему отцу. Не столько слёзы жены, сколь обещание будущей женитьбы Цимисхия заставили императора поверить ей. Вернувшись из изгнания, Иоанн почти каждый день бывал во дворце и в основном в спальне императрицы.
За назревавшим заговором встал Василий Ноф, без связей и опыта подобных интриг которого не обходилось ни одно столь значимое событие. При его помощи Иоанн подобрал себе сторонников.
Первым был Михаил Вурца — герой взятия Антиохии, виноватый перед императором в том, что взял её на щит, не дожидаясь сдачи защитников. Никифор посчитал тогда, возможно, и правильно, что Вурца рассчитывал на добычу, взятую с города, поживиться рассчитывали и стратиоты. То есть либо это было его личное решение, либо он шёл на поводу у стратиотов — обе причины были недостойны полководца, когда стоило немного подождать и город сам бы сдался. Стратиоты устроили резню, принудив подчиниться жителей страхом, что родит потом ненависть. В итоге Вурцу наказали за жестокое обращение с жителями Антиохии. Кроме Михаила Вурцы были также старый соратник Лев Педиасим, темнокожий Фёдор Аципофеодор, тоже чем-то обиженный Никифором, и таксиарх Лев Валент, попросту ждущий милостей от нового базилевса.
В покоях Иоанна заговорщики обсудили план устранения императора. В стоянцах потрескивали витые свечи, горячий воск падал с шипением в блюдца с водой, окна были плотно завешаны аксамитом. Лев Валент развернул на столе карту Никифорова дворца, кропотливо им самим начерченную и за которую ему могли свернуть голову.
— Я расставлю людей здесь и здесь, а отсюда уберу, когда базилевс ляжет спать, — молвил он, водя пальцем по нарисованным дворцовым переходам. — Но во дворец войти не удастся, ибо там стоят люди, которые мне не подчиняются. Никифор слишком осторожен.