Лязгнуло вытаскиваемое из ножен лезвие меча (по привычке забыл отдать стремянному), и князь приложился устами к прохладному крепкому железу.
— Аминь! — отозвалась Ольга, принимая клятву. Резкие складки в углах губ разгладились, будто некая тяжесть отпустила княгиню. После недолгого, будто торжественного, молчания она снова заговорила:
— Возможно, я была несправедлива к родичам своим — Бог простит меня, но не хочу тянуть с собою грехи, которые можно исправить. Пусть Малуша вернётся в дом из Будутина.
Святослав невольно наклонился над матерью, не совсем поверив сказанному, и ответил не сразу, когда Ольга произнесла:
— Настало время ввести Владимира в наш род.
Хорты захлёбывались лаем, едва не срываясь с поводов, которыми оттаскивали их выжлятники. Затравленный тур-трёхлеток, набычившись, водил в стороны головой, увенчанной тяжёлыми рогами. Святослав соскочил с коня, принял из рук стремянного рогатину. Перехватив поспособнее, шаг за шагом приближался к зверю. Тур перестал махать рогами, будто поняв, что перед ним самый главный и опасный враг, широко раздув ноздри, испустил, будто боевой клич, громкий трубный рёв, заставивший на некоторое время замолчать псов. Святослав посмотрел в налитые кровью злые глаза быка, молча попросил у него прощения. Два воина, зверь и человек, на мгновение застыли друг против друга, будто оценивая силы.
Тур рванулся первым, намереваясь сильным ударом смять и растоптать осмелившегося выйти против него человека. Князь ушёл в сторону, коротко размахнувшись, вонзил жало рогатины в левый звериный бок, мятясь в сердце. Налёг на древко всеми силами, догоняя угасающий бег тура. Зверь не желал умирать, ревел в голос, стараясь устоять на подламывающихся ногах. Древко тростинкой замоталось от напряжения стальных мышц, увлекая за собой князя. Святослав упирался, стараясь не выпустить рогатину, ноги скользили, пьяно путались по земле, рубаха разом намокла от пота, плотно обняв тело. Гридни, обступив тура, готовились помочь князю, но раньше времени не ввязывались в поединок. Святослав рычал по-волчьи, налегал на древко, стараясь глубже загнать рогатину. Тур медленно заваливался, как крепкий столетний дуб, срубленный дровосеком.
— Всё, княже!
Святослав рухнул на колено, переводя дыхания, собирая ушедшие в схватке силы. Едва замечал, как его одобрительно охлопывали по плечам, хвалили за добрый бой. Кто-то, то ли Свенельд, то ли кто из волхвов, сунул ему в руку жертвенный нож, чтобы князь снял с правой задней ноги зверя шкуру.
Тура принесли в жертву Перуну, из содранной шкуры Святослав сам сшил сапог, доверив вышить по голенищу знаки-узоры княжеского рода Малуше. Она жила теперь в Ольгином тереме, как и повелела княгиня. Пока шла подготовка к введению в род младшего, общего с ней сына, общались мало, но князь не раз замечал блеск в глазах наложницы, наверное, мыслила после Ольги стать хозяйкой в доме.
С введением в род торопились, точнее, торопила сама Ольга, чувствуя, что смерть осталось ждать недолго. Наконец в храме Перуна зажгли священный очаг. Только княжескому роду и волхву Белояру, охраняющему род от напасти, дозволено присутствовать на торжестве. Владимир заметно волнуется, часто дышит, оглядывая храм и бросая опасливый взор на высокий златоусый кумир грозного бога. Ярополк, недолюбливающий младшего сводного брата, с некоторым презрением смотрит на него, устало водит глазами из стороны в сторону. Он — христианин и ему здесь всё чуждо, с искривившихся губ готово сорваться обидное слово. Святослав, разгадав сына, грозно посмотрел на него, и Ярополк, смирившись, опустил очи. Лишь Олег стрелял по сторонам глазами полными любопытства, не пугаясь древнего таинства, когда, кажется, не только Перун, но и все почившие некогда предки незримо собираются в храме, прячутся в тенях, что не разовьёт никак плещущийся в очаге огонь.
Белояр начал обряд, вознося хвалу Богу. Ярополк, почувствовав себя здесь и вовсе чужим, забрался под рубаху, стиснул нательный крест. Он не видел, что волхв бросил в огонь, но пламя полыхнуло, и храм окутался прозрачным дымом, от которого поплыло перед глазами. Святослав, придерживая рукою левую полу корзна, правой пронёс сапог над очагом — пламя очистит порчу, которую могли навести недоброжелатели. Сапог широк в голенище и в носке, поэтому князь легко надел и снял его. Следующая очередь Ярополка. Княжич, быстро, не поднимая глаз, сделал то же самое и поспешно отступил в сторону. Олег надел сапог, покачался с каблука на нос, будто красуясь, подмигнул Володьке.
— Теперь ты, Владимир! — рёк Белояр.
Владимир, чувствуя на себе взгляды присутствующих, оробел, алые пятна пошли по щекам. Осторожно, будто боясь нарушить торжество неосторожным движением, сунул ногу в сапог, утвердил ногу, поднял на волхва взгляд. Волхв кивнул: можно, мол. Княжич так же осторожно высунул ногу обратно. Святослав, в пояс поклонившись на восход, заговорил:
— Святой Перун, ты, Сварог-отец, дети и дочери ваши боги светлые и вы, предки мои навьи, станьте свидетелями, как на правах старшего ввёл в род свой моего сына Владимира. Отныне он получает права на имущество, которое я даю, на города и веси, данные ему в держание или володение. И быть ему старшим в роде, когда никого более достойного и старшего не останется!
Князь принял из рук волхва чару с пивом, отхлебнул, пустил по кругу. Чара вернулась в руки волхву, он вылил остатки в очаг. Огонь притух, зашипел, но не погас. Белояр огласил:
— Отныне и навсегда ты, Владимир, сын Святославов, принят в род его. Слушай родителя своего, старших братьев своих. Стой за род свой и родичей в обиду не давай!