— Куда собрался-то? — обратилась к нему Зимава. — Вечереть скоро начнёт.
— Верно, дотерпи уж до завтра, сколь сидим здесь. Вон Угар с тобой поедет, — сказал Ушан, посмотрев на сына, тот согласно кивнул, свысока глянув на баб, не мальчик — муж уже! Насилу Старка отговорили. Но на утро он уехать не смог, сердце молотом колотилось в груди, ноги едва держали, старость — не радость. Угар, подпоясавшись и с серьёзным видом проверив, легко ли выходит нож из ножен, заявил:
— Поеду один!
— Один не поедешь, — спокойно ответил ему Ушан.
— Не один, я с ним, — вдруг сказала Услада, — мать у меня оставалась и брат.
— Бабе-то куда...
— Верхом с Угаром доедем, а тамо сторожко дворами пройду, коль какая опасность, то уедем. Да и чего печенегам столь времени в разграбленной веси делать?
Угар расправил плечи, не стесняясь оглядел Усладу с головы до ног. Сомнений, ехать или нет, у него и так не было, а сейчас его и вовсе не отговоришь. Может, у них что и получится дорогой, не то соскучилась, небось, по мужу, что уже без малого год дома не был. Решительность Услады отбила охоту её отговаривать. Зимава в сердцах пихнула локтем Милаву, которая только пробудившись со сна, повязывала повойник:
— А ты чего? Муж твой невесть где, а ты и не чешешься!
— Конь не снесёт троих. Зачем нам лишние? — забеспокоился Угар.
— Поеду, — сказала Милава, ожёгши злобным взглядом свекровь. — не то съедят тута!
Встал вопрос о втором коне.
— Не дам! — сказал Ушан. — Един конь остался, кормилец и поилец. Не просите! Воз, вона, берите!
— С возом тяжко... — начал было Угар, потом, почесав в затылке и обмыслив, начал запрягать. Бабы засуетились, собираясь. Зимава с Ушановой, будто очнувшись и плеща руками, начали помогать.
Угар кинул в воз лук с тулом и секиру, скосил взгляд на отца — не возмутится ли? Но тот смотрел в другую сторону, пристыженный Старком за скаредность. Теперь, вооружившись, Угар почувствовал себя воином, и страх перед степняками спрятался вовнутрь. Жёнки, побросав узлы в воз, влезли за ними. Угар взялся за вожжи.
Конь лёгкой рысью нёс воз, и часа через три они въехали в большое село. Уже на подъезде к нему встретили мужика с бабой, что без страха стояли на обочине, смотрели на едущих — значит, степняка тут нет.
И всё же печенеги тут побывали: кое-где ещё валялась разбросанная лопоть , местами во дворах была повалена огорожа. Некоторые землянки и избы, растворив калитки, стояли пустые. Угар натянул вожжи, останавливая коня у какого-то хмурого мужика, что с секирой за поясом тащил за собой волокушу.
— Эй! — окликнул он. — Печенег далеко? Знаешь ли?
— Беглецы, что ли? — вопросом на вопрос ответил мужик. — Много вас таких едет. Откуда сами?
— С Осинок.
— Где это?
— Древичи — слыхал?
— Слыхал, — мужик задумчиво пожевал бороду. — Третьего дня видали степняков дюжину альбо полторы. Остатки уж лазят. Всё, что можно уже разорили, потому: кто проворонился, ещё не уехал. Нас-то достаточно вернулось — отобьёмся, а вам надо поберечься. Тропы через Оленье болото знаете ли?
— Знаем, — отозвалась Милава. Угар с довольством посмотрел на неё: хоть какой-то толк.
— Вот через него и пройдите, за ним Турово урочище, потом бор начнётся и до Днепра рукой подать. Главный шлях минуете, а там уже знакомые вам места.
— Спасибо...
Болото — одно название. Может, и были когда-то лет пятьсот-шестьсот назад здесь топкие трясины, но сейчас это была сырая тёмная низина, поросшая осиной, липой и чахлым березняком, что не выживал полностью свой древесный век. И без того узкая тропа местами вовсе сужалась, теснимая густыми кустарниками и кочками, поросшими высокой сочной травой. Угар, ругаясь, то и дело слезал, передавая вожжи Усладе, подталкивал воз, иногда сгоняя с него женщин. Болото закончилось как-то сразу, взойдя на угор, где вековыми дубами раскинулась светлая роща, будто ирий после чертогов преисподней.
Потеряв солнце в Оленьем болоте, путники обнаружили, что уже за полдень. Не разводя костра, устроили короткую днёвку, перекусив холодной вчерашней зайчатиной и снова тронулись в путь. Угар правил уверенно по едва видимому зимнику, то и дело подстёгивая коня, заставляя трястись воз. Подскочив на толстом корне, едва не перевернулись.
— Да не гони так! Всё одно не успеем к ночи! — прикрикнула на парня Милава.
— Я знаю этот лес! — не оборачиваясь сказал Угар. — Это священное место, здесь храм Велесу стоит. Простому человеку путь сюда заказан!
В подтверждение слов с хрустом разошлись кусты, и что-то большое и тёмное двинулось наперерез к тропе. Громадный тур, переливаясь железными мышцами, шёл, круша и ломая опавшие ветки. На счастье, конь не испугался, не прянул в сторону, выворачивая воз, продолжал свой бег. Услада почувствовала, как священный трепет наполнил всё существо. Про лук все забыли. Лук не боевой, охотничий, такой при сноровке и жёнка натянуть сможет, но что он сделает против тура?
За лесным великаном показалась корова, сбоку от неё выглянула любопытная морда телёнка. Губы Услады зашептали молитву:
— Не трогай нас, царь лесов! Ни за тобой, ни за суженной твоей, ни за дитём малым идём. Сами от ворога хоронимся. Прости, что покой нарушили...
Тур вдруг остановился, выкатив большие глаза, проводил почти человечьим взглядом воз и издал трубный рёв, от которого кровь застыла в жилах. А Угар гнал и гнал коня, пока не показался сосновый лес вперемешку с берёзами. Давая коню отдохнуть, парень пустил его шагом.
На Днепровский шлях едва не выехали, конь уже чуял речную воду. Снова тропами углубились в лес. По прикидкам, до Древичей оставалось вёрст двенадцать. Решили не останавливаться до темноты и заночевать в Заячьем логе, что был уже в поприще от Осинок.