Святослав (Железная заря) - Страница 113

113

— Я не даю тех обещаний, которые не могу исполнить. Я обещаю, что все, кто пришли со мной, отступят от Киева, но полон вернут только мои люди. Добычу возвращать мы не будем. Я не знаю, примет ли князь Святослав мой мир через тебя, и потому прошу тебя стать мне другом.

Мир заключали без грамот и печатей. Кутлук подарил Претичу саблю, лук с тулом, полным стрелами, и горячих кровей жеребца. Претич отдарился чем смог — бронью, щитом и мечом. Лодьи не возвращались на тот берег, но ночью всё равно береглись: ночевали на кораблях, выставив сильную стражу.

Печенеги снимались на следующий день. Рати возвращались с зажитья . Сворачивались шатры, ревели запрягаемые в телеги быки. Потоком шли полоняники, чтобы достичь далеких рынков, где разлучат жену с мужем, мать с дитём. Раскосмаченный мужик рвался из путов, не обращая внимания на жгущую его плеть, орал в сторону Претича и его дружины:

— Чего смотрите? Освободите, ну! Своих же угоняют! Все мы русские! Князю и княгине дани давали, мать-перемать!

Зреть было тяжко и Претич перевёл взгляд на освобождённых полоняников, что отпустил Кутлук по его слову. Повезло этим. Не пройдёт и дня, как некоторые уже вернутся домой. Но они не спешили уходить, слишком памятен был пережитый страх, а со своими воинами было спокойнее. Они будут дневать и ночевать здесь, пока не убедятся, что опасность миновала. Набольший из людей Претича, Беркут, из северов и, как говорили, ясского происхождения, с горбатым орлиным носом и прозрачно ясными голубыми глазами, кивнул в сторону угоняемых:

— Проводим?

Воевода взглянул на Беркута и, уразумев, что он хочет, покачал головой:

— Я слово дал. Не сумуй, княгиня альбо князь выкупят!

Кутлук тоже держал своё слово, уводя своих в степи. Но оставались ещё мелкие хищные отряды, что рассчитывали на лёгкую добычу, предводимые своими мелкими князьями.

Глава 33

— Чего говоришь-то?

Ночь была душная. Ратша Волк сидел на скамье в распахнутом голубом летнике, одна пола которого, свернувшись, улеглась рядом, вторая свободно ниспадала. Огни горевших в столицах свечей играли светом на золотом обереге Ратши в виде бегущего волка, покоившегося на голой груди воеводы. Ратша облокотился на стол и смотрел на едва не валившегося с лавки гонца с Руси.

— Киев печенеги осадили. Вот-вот княгиню с княжатами в полон уведут.

— Ты ничего не перепутал ли?

Новость была такая невероятная, что Ратша распорядился не будить князя, пока сам не поговорит с вестником.

— Правда всё! Воевода Претич послал. Хошь — огнём пытай!

Волк застыл, веря и не веря услышанному. Вестник задремал, стал валиться с лавки и поймал равновесие уже почти у самого пола. Ратша будто очнулся с гонцом вместе, стукнул в било, вызывя гридня, приказал накормить и уложить спать посланца. Спать ему пришлось недолго: его с трудом растолкали и почти силой поволокли к Святославу. Заплетающимся языком, всё ещё во сне, он выкладывал уже выученные наизусть слова. Князь темнел лицом, до хруста сжимая кулаки. Отпустив гонца, хриплым от сдерживаемой ярости голосом наказал воеводам:

— Готовить рать! Наутро поскачем!

Вестоноши скакали в ночь. Кметей собирали со всех окрестностей Переяславца. Колот, поднятый со всеми, просыпался на ходу и уже раздавал наказы своим готовить снедной припас, выводить коней, увязывать в торока бронь. Никто ничего толком не мог объяснить: то ли печенеги под Киевом, то ли его уже взяли. Все воевали ранее и все догадывались, что если даже печенеги стоят под Киевом, то рать разбита и степняки пустились в зажитьё. От одной мысли, что какой-то гад пакостит в его тереме, насилует жену, убив брата и родителей, детей малых вяжет, подгоняет тычками копья, чтобы увести в степь, бросала Колота в дрожь. Затягиваемая подпруга не слушалась, конь переступал и Лапа криком сорвался на него.

Собирались у Переславецских ворот. Никто не шутил, весть уже прочно вошла в сознание. Большинство было из киевских земель, кое-кто был из северов, древлян, уличей и дреговичей. Воеводы проверяли бронь, коней (скакать будут о двуконь), снедь. Святослав отдавал последние распоряжения Ратше о том, чтобы достроить крепость, приглядывать за Глебом и болярами, что, кажется, начали отдаляться от русов. За приходом печенегов чувствовалась рука Византии и, если Калокир ещё не подал весть, то не знал об этом или узнал слишком поздно. Слишком доверились ромеям, но Святославу некогда было подумать, просчитать дальнейшие шкоды Царьграда, а они должны были быть. Некогда Калокир говорил, что Никифор вряд ли даст остаться руссам в Болгарии и его сомнения начали сбываться. Но об этом князь помыслит потом, сейчас он скакал с верной дружиной, пересаживаясь с коня на конь, делая короткие остановки на еду и сон, делая стремительные рискованные переправы через Дунай и Днестр.

У Витичева встретили перевозчиков, которые поведали, что печенеги ушли, оставив разорённые сёла, не взяв Киева. Ратные обступали перевозчиков, тянули за рукава, едва не отрывая, сыпали вопросами:

— Княжево цело?

— А Вялки зорили?

— С Боровиц никого не видал?

Перевозчики мотали головами, рвались из рук кметей, кивали на высившийся на холме и ершившийся рубленными городнями Витичев:

— Вон тамо спросите, их дружина куда-то ходила, а мы что? — на том берегу спасались.

Святослав оглядывал зубчатые стены града воспалёнными от недосыпа в красной паутине глазами. Щурился от казавшегося необычайно ярким солнца. Исчезла злость, утомление последних дней свалилось тяжестью на тело, как у человека, у которого забрали цель, к которой он так яростно стремился. Лениво летала в голове мысль: «Если в Витечеве за стенами отсиделись, то спрошу строго».

113